Год назад экономика Бурятии была на "пороховой бочке"

Открытость — пожалуй, самое заметное качество второго президента Бурятии. Желание, а не только политическая необходимость, общаться с прессой, объясняя свою позицию народу республики, разительно отличает нашу новую власть. Стоит напомнить, что "Номер один" — первое в республике СМИ, взявшее эксклюзивное интервью у нового президента. Его готовность говорить с нами об итогах деятельности за прошедший год, высказать соображения по текущим проблемам позволяет надеяться на то, что "летние" большие интервью с Вячеславом Наговицыным в "Номер один" становятся традицией.
A- A+
— Вячеслав Владимирович, прошел год с момента Вашего вступления в должность Президента Бурятии. Заинтересованная общественность знает о планах республики, как насущных, так и в долгосрочной перспективе. Но если вернуться назад, то с чем Вы столкнулись? Какие проблемы в Бурятии стояли наиболее остро, которые приходилось решать по мере вовлечения в процесс руководства?

— Если честно, то экономика Бурятии год назад оказалась словно на пороховой бочке. Республиканская власть своими не очень умелыми действиями создавала очаги напряженности, особенно в финансовом плане. Например, оказалась не отработанной система межбюджетных отношений. Республика выдала векселя муниципальной власти, но не обеспечила их финансовым подкреплением. И муниципалитеты сделали свои бюджеты, исходя из республиканских обещаний. Начались неплатежи.

Когда я приехал в Бурятию, то увидел: во-первых, подготовка к зиме не идет; во-вторых, если подрядные организации что-то делали — продукты поставляли, уголь отгружали, мазут и так далее муниципальным учреждениям, то с ними никто не рассчитывался. Сложилась огромная задолженность — свыше 200 миллионов рублей, в том числе по заработной плате. В итоге все это привело к напряжению в обществе, неудовольствию и противостоянию между республиканской властью и местными органами.

Конечно, мы тогда громко не шумели, чтобы не нарушить спокойствие населения. Тем не менее, ситуация была сложной. Я выехал в Москву, и в Минфине нам выдали 650 миллионов рублей, понимая, что в регион пришел новый глава. Поэтому из серьезного кризиса удалось выйти незаметно для населения.

Можно было бы обойтись и без помощи федерального центра, но тогда необходимо было секвестировать бюджеты. Причем, как республиканский, так и местные, и предпринимать ряд других непопулярных мер. Но выглядело бы это так — пришел новый президент, и ситуация резко ухудшилась. Я понимал, что доверия у людей на этом не заработаешь. Удалось доказать в Министерстве финансов России, что необходима временная разовая помощь, гарантировать выстраивание системы и что потом все пойдет нормально. Так оно, в принципе, и случилось. Мы разобрались примерно за полтора месяца.

Также неприятно удивили, даже поразили, космические цифры в прежних целевых программах правительства. Ведь совершенно понятно для любого человека — если вы заявляете целевую программу, то должны сказать, откуда на нее будут деньги. Я поручил сложить чисто арифметически все суммы целевых программ, в итоге получили несколько десятков бюджетов Бурятии. Спросил риторически — и как вы собираетесь все это выполнять?

Самое главное, было непонятно, для чего эти программы придуманы. Большинство из них не достигало абсолютно никаких целей. Что такое целевая программа? Например, мы строим дом. Для этого необходимы деньги, чтобы купить материалы, оплатить строительные работы, купить оборудование — вот и все. Но не нужно вести от дома или мимо него железную дорогу. Но, по логике некоторых программ, так и выходило. Зачастую они придумывались для того, чтобы какому-нибудь министерству выколотить для себя из бюджета денег на затраты текущего характера.

Поэтому я поручил минэконоразвитию заглянуть "внутрь" всех программ, откинуть лишнее и оставить только то, что впрямую достигает целей. В результате цели остались, а финансов, чтобы их достичь, теперь необходимо на порядок меньше. А часть программ вообще выкинули. Отныне целевые программы имеют начало и конец — цель достигнута, программа кончилась. Кроме того, деньги в целевых программах предусмотрены только на капитальные вложения, никаких зарплат и текущих расходов.

И вот такая "деятельность" в подготовке целевых программ приводила к различным нестыковкам. На одном заседании правительства я говорил — ничего не понимаю, мы выделяем огромные деньги министерству образования. Возводим в больших количествах школы по всей территории Бурятии, но не строим детские сады. Население нам ни одного вопроса по школам не задает, но постоянно жалуется на нехватку детских дошкольных учреждений. А мы их упорно не строим. В чем проблема? Не смогли объяснить.

Более того, приезжаю в район и вижу хорошую деревянную школу, но вместо нее строят такую же хорошую каменную. Спрашиваю: а детские садики есть? — Нет, отвечают. — А нужны? — Нужны. — Тогда зачем школу строите? — Так это не мы, это "республика". Вот такой подход был. Пришлось подчиненным "раскрывать глаза".

— В последние недели не слишком обнадеживающая информация поступала об инвестиционных проектах на территории Бурятии. В частности, вышел из проекта по строительству спорткомплекса Виталий Малкин, на севере Бурятии может смениться инвестор на крупных месторождениях полиметаллов. Можно ли обозначить приоритеты, которыми руководствуется правительство Бурятии при выборе инвесторов?

— Моя позиция — необходимо жить интересами инвестора. Когда мы встречаемся с ними, я всегда смотрю, какая выгода будет у инвестора. Это по жизни помогает мне ответить на вопрос — передо мной серьезный инвестор или жулик, который пришел схватить, украсть и сбежать. Все очень легко — если я не вижу, как он собирается заработать себе денег, я ему не верю. Неважно, что он обещает "золотые горы" и "я вам понастрою". Задаю вопросы, как и когда ты вернешь свои деньги, обсуждаем, считаем. Бывает, что у человека глазки начинают бегать, и он заявляет, "я в следующий раз приду". Как правило, не приходит.

В то же время, когда речь, к примеру, идет о реформировании ЖКХ, то мы разрабатываем механизм за инвестора, все нормативные акты и прочее. Иначе говоря, создаем условия, при которых бизнесмен точно заработает на этом деньги. Если я пригласил в жилищно-коммунальное хозяйство инвестора, то четко ему расскажу, через сколько лет окупятся его пять—десять миллионов рублей, и в какое время он вообще будет здесь зарабатывать, принося пользу Бурятии.

Что касается тех моментов, о которых Вы упомянули в вопросе, то человек, просто дающий деньги, — это меценат, а не инвестор. Но даже меценат, дающий деньги, думает о своем имидже, бренде и других вещах.

Теперь о недрах. Если у инвестора, обладателя лицензии на недра, нет своей собственной горнорудной компании, которая бы добывала продукцию, то власти уже надо "напрягаться". Или этот обладатель лицензии срочно должен найти партнера по производству в разработке недр, или инвестиций уже не будет никаких, и месторождение приобретено для перепродажи. Сейчас делаем ревизию по всем месторождениям, в самое ближайшее время ситуация будет понятной.

— Весной этого года на одном из совещаний Вы чрезвычайно критиковали действия федеральных властей, а конкретно РосОЭЗ, за недостаточное внимание к нуждам республики, невнимание и неучитывание интересов Бурятии при создании особой туристической зоны. Удалось ли снять противоречия?

— Практически сразу снялись все противоречия. Информация до Москвы с того совещания дошла быстрее, чем я успел туда долететь. Там меня уже встречали и "по полочкам" раскладывали, где и что они предлагают исправить.

Что было сделано? Сразу же были заключены договоры на проектные работы на три участка зоны, на которые федеральная власть не обращала большого внимания до этого. Причем, совершенно новая фирма взялась разработать концепции, как на эти три участка, так и доработать на участках "Турка" и "Пески". Прежняя концепция на них была сделана безобразно, без "экономики", когда было даже непонятно, что там строить и где.

Кроме того, сразу же в Москве договорились, куда будут расходоваться федеральные деньги, а куда республиканские. Бурятия будет вкладываться в объекты, расположенные за границами зоны, — очистные сооружения, водозаборные станции, мусоросортировочные заводы и так далее. Все это будет собственностью муниципалитетов. Но внутри зоны, так как землю отдали федерации, тратиться будут уже они. Таким образом мы юридически урегулировали этот вопрос.

Расстались мы тогда уже друзьями, и напряжения никакого не создалось, хотя критика моя действительно была жесткой.

— Госзакупки всегда являются объектом пристального внимания общественности и прессы, ведь через них проходят миллиарды бюджетных рублей. Скандалы прошлых лет широко освещались. С принятием 94-го федерального закона и появлением в Бурятии уполномоченного органа по госзакупкам ситуация стабилизировалась. Тем не менее, систему госзакупок в республике, как оказалось, вновь собираются реформировать, путем ликвидации Агентства. Есть ли риск вернуться к хаотичным госзакупкам, и, как следствие, к массовым нарушениям закона?

— Ничего страшного не произойдет, но реформирование будет. Именно реформирование Агентства по госзакупкам, а не ликвидация. На сегодня существующая схема госзакупок в Бурятии создает достаточно соблазнов, которые необходимо устранять.

Наша цель — закупать товары и услуги с наименьшими затратами для бюджета. А что у нас получается, с точки зрения какого-нибудь министерства? Например, оно заказывает приобрести себе карандаш по цене 10 рублей. Неважно, что на рынке он стоит всего два рубля. Агентство по госзакупкам, на основании закона, берет заказ и проводит конкурс. Приходят несколько компаний, которые понимают, что если государство может потратить 10 рублей на карандаш, то почему бы этим не воспользоваться. Они между собой договариваются, в ходе торгов "спускаются" на один рубль, и карандаш поставляется за девять рублей. Вроде бы все по закону. "Навар" для конкурсантов составил семь рублей, и можно лишь догадываться, куда он пошел. Я не говорю, что все воруют, но согласитесь, соблазн произвольно завысить цену присутствует.

При этом все отчитываются. Министерство говорит, что эффективно купило: на рубль дешевле. Агентство также по итогам года показывает нам экономию государственных средств. Но я эффекта и пользы не чувствую.

Поэтому мы преобразуем агентство в государственное учреждение, которое сможет работать более эффективно. Мы хотим, чтобы оно зарабатывало, платило налоги и было простимулировано. Во-первых, оно будет получать долю с каждых торгов в виде процентов. Министерства и ведомства будут таким образом оплачивать агентству услуги. Во-вторых, это госучреждение будет получать дополнительные финансовые бонусы за поиск наиболее выгодных для государства поставщиков товаров и услуг с реальными рыночными ценами. Оно будет заинтересовано, чтобы котировки были как можно более низкими. Экономия, за минусом оплаты услуг и стимулирующих выплат учреждению, пойдет в бюджет.

А распорядители бюджетных средств, кто не умеет считать, начнут соображать: зачем им достался один карандаш за десять рублей вместо возможных пяти?

— В недавнем Послании Народному Хуралу Бурятии Вы достаточно резко выступили с критикой действующей экономической модели существования культуры в республике. Означает ли это, что в этой сфере будут кардинальные изменения и она будет отправлена в "самостоятельное плавание"?

— Для начала давайте отметим, что культура в Бурятии совсем не в загоне. На нее в республике тратится два с половиной процента от расходной статьи бюджета. Это в два раза больше, чем в среднем по Сибирскому федеральному округу. Дальше наращивать финансирование не совсем логично, так как есть проблемы в других областях. Бюджет это ведь как кошелек — кто-то потянул больше, значит, другому субъекту достанется меньше. А у нас проблемы есть и в образовании, и в здравоохранении, и в правопорядке. Согласитесь, должно быть все сбалансировано.

Также важно понять, что театры, музеи и другие объекты культуры работают не для государства. Мы не для себя же их держим, не содержим, как красивую игрушку. Мы их пытаемся поддерживать, чтобы нести культуру в массы, в народ. Но получилось так, что работники культуры, их достаток совершенно не зависят от того, нравится населению их творчество или нет. Не важно, один человек приходит на спектакли или аншлаг.

Еще пример. Спрашиваю директора Русского драматического театра: во сколько вам будет обходиться содержание нового здания? Ответ: "Я не знаю". В оперном театре то же самое. Я вижу, что люди не в ладах с экономикой. Нисколько не обвиняю работников культуры, они молодцы, что поддерживают ее, работают в ней. Они не виноваты, что 70 лет была вот такая система экономических взаимоотношений. Но надо менять подходы и в этой сфере.

Например, будем разделять на два юридических лица: "театр" и "театральную труппу". Но в то же время задумываемся о своеобразном госзаказе. Причем, деньги из бюджета тоже не просто так отдавать надо. Можно выделить группу людей, социально не очень защищенных — ребятишек, школьников, студентов, пенсионеров, малоимущих. И им раздать билеты в театры, к примеру. И если театр сможет их привлечь к себе и они отдадут билет на "контроле", то бюджет его оплатит. Но если мы раздадим билеты бесплатно и даже после этого люди не пойдут, то о какой культуре в массы мы говорим?

Тем не менее, совершенно точно, что никаких революционных изменений в культуре не будет. Без средств к существованию культуру не бросим. На сегодняшний день культура финансируется из бюджета на 90 процентов. На будущий год "планочку" возможно, подожмем — получат 80 или 85 процентов для покрытия своих расходов. Но и то только для активизации собственных ресурсов.

— В том же Послании впервые руководитель такого ранга недвусмысленно одной из главных проблем Бурятии назвал так называемую "утечку мозгов". Что реально сегодня можно сделать в этом направлении? Ведь люди уезжают ежедневно, и необходимо принимать достаточно срочные меры...

— Выпускники школ будут уезжать, пока они будут у нас предоставлены сами себе и своим планам. Я собирал производителей, в том числе в малом бизнесе, и слышал от них — у нас нет кадров. Да вы что? Но в то же время я видел недавно 250 человек медалистов — выпускников школ (поздравлял), которых можно сегодня брать на любое рабочее место и одновременно направлять учиться. Они изначально умные, им в глаза смотришь и видишь это.

Они, как мотыльки, выпорхнули... Я точно знаю, что 70 процентов из них не вернется. По себе знаю. Я ведь в Томск из Узбекистана приехал учиться. После первого года учебы был уверен, что вернусь обратно. На втором курсе уже засомневался, а на третьем подумал: а что я не видел в Узбекистане? Прекрасный город Томск, зачем я обратно поеду. И так поступает большинство. Сравните Улан-Удэ или Санкт-Петербург, или даже Новосибирск. Там соблазны, развлечения, работу легче найти и сделать карьеру.

У нас в Бурятии сейчас принцип "пылесоса". Все вундеркинды уезжают, а у нас троечники остаются. С троечниками экономику поднимать будем? Точно так же поступает Улан-Удэ по отношению к районам республики. Мы ведь до чего додумались... Создаем интернаты для успевающих вундеркиндов из сельских районов Бурятии. То есть, их из-за парт оттуда, из социума, выдергивают в Улан-Удэ. Здесь их обучают на "отлично" в 9—11 классах, чтобы потом они стартовали за пределы Бурятии.

Ведь "звездочек" видно уже в 10—11 классах — они хорошо учатся, возглавляют общественные организации. Вот их должны "выхватывать" буквально пофамильно и четко пытаться определить их дальнейшую судьбу в Бурятии. Надо подписывать контракт, гарантировать предоставление жилья после окончания вузов. Здесь готовить из них специалистов, если невозможно в республике, то на контрактно-целевую подготовку отправить учиться в другие города. Тогда мы будем знать, что они вернутся и будут работать. В ближайшее время буду разговаривать с директорами крупных предприятий по этому поводу.

© 2012 — 2024
Редакция газеты GAZETA-N1.RU
Все права защищены.