Происшествие в крольчатнике
Новая история от бывшего улан-удэнского опера
Макарова Ксения, тридцатипятилетняя баба, отмотав второй срок, работала сторожем-истопником школьного подсобного хозяйства, которое находилось в трех километрах от города и представляло собой два ряда строений, метров по тридцать в длину, внутри сплошь заставленных клетками с кроликами. Хозяйство так и называлось – «крольчатник». Животных здесь несколько сотен. Их приходилось не только сторожить, но и кормить, а теперь еще всю зиму топить печки, чтобы не заморозить.
Ксенька работала здесь с осени. После очередного освобождения из колонии, где она пробыла три года, деваться больше некуда. Комната в бараке, где она раньше жила, была немедленно заселена сразу после ее ареста другими жильцами, такими же потрепанными жизнью, как и она.
Побродив по городу в поисках работы, она наткнулась на объявление о трудоустройстве и была принята без всяких проволочек. Жить предстояло в удаленном от людей месте, в небольшой хибарке, где умещалась лишь железная койка, стол с двумя деревянными лавками и пустой комод, переделанный школьным столяром из обычной парты. Тряпками Ксенька обзавестись еще не успела, а для верхней одежды – телогрейки – хватило и одного гвоздя.
По сути она вернулась в тот же самый барак, в котором жила раньше, с той лишь разницей, что рядом не было тех горемычных подруг, с которыми нередко проводила время за бутылкой.
Никакой боязни жить в глухомани одной она не испытывала. Более того, иногда радовалась, что исчезло ощущение постоянного надзора за собой со стороны милиции, соседей, а то и райисполкома, где она последние годы перед посадкой была постоянным участником всех заседаний административной комиссии.
В то же время жить в одиночестве было не в ее правилах, и она совершенно точно знала, что не пройдет и нескольких дней, как толпы любителей «дела и тела» будут осаждать ее новое жилище.
Зарплату, за которой Макарова приезжала в школу, платили исправно. Деньги были небольшие, но на еду хватало, тем более что дармовая крольчатина всегда была под рукой…
Битва за Ксеньку
Трое блатных боролись за право первым переспать с Ксенькой. Сначала разыграли это дело на картах, но перессорились, заподозрив друга в подтасовке. В ход пошли кулаки. Ксенька спокойно наблюдала за происходящим, лежа на кровати.
В завязавшейся драке двое местных встали на одну сторону против «залетного», поэтому исход битвы был предрешен.
К сожалению, уже потом, в ходе следствия, личность потерпевшего так и не удалось установить. Арестованные по делу – Макарова и двое местных, Черных и Михалев, уверяли, что «залетный» находился в розыске и надеялся здесь забраться под какую-нибудь «крышу». Подтвердить или опровергнуть эти домыслы оказалось невозможным. От трупа осталась только кучка пепла и несколько костяшек – остатков черепа.
Ни в тот день, ни днем раньше Макарова не пришла в школу за зарплатой, и бухгалтер Сара Осиповна, движимая лучшими чувствами, отправилась по берегу замерзшей Протоки в сторону подсобного хозяйства. Погода располагала. Морозы уже отпустили, а обычные для февраля пронизывающие ветра еще не начались.
То, что она увидела через некоторое время, заставило ее содрогнуться. В кустах прибрежного тальника она сначала услышала тяжелые, глухие удары, затем через ветви кустарника разглядела двоих мужчин, которые топорами рубили лежащее на снегу тело. Хорошо, хватило ума не закричать, не побежать от этого кровавого зрелища. Упав на колени, она задом начала быстро-быстро отползать от кустов, а затем, удалившись на значительное расстояние, бросилась вверх по песчаному косогору в сторону жилых домов.
В милицию она попала почти через час, хотя расстояние было совсем небольшое. Сказать откровенно, ей срочно понадобилось сменить белье после случившегося испуга и потрясения.
В милицейский «уазик» нас набилось не менее десяти человек. По дороге прихватили с собой кинолога со служебно-розыскной собакой.
Когда подъехали к зарослям тальника, останавливаться не стали, лишь притормозили на мгновение. На снегу, перемешанном с кровью, то здесь, то там валялись куски мяса и обрывки материи, лежал кусок брючного ремня с ровными обрубленными краями.
Все, что осталось: ремень и куски мяса
Минут через пять уже находились в квартире Макаровой. Она сидела пьяная за столом и на наше появление никак не реагировала. Приводили ее в чувство самыми проверенными способами – шлепали по щекам, терли уши…
Один из наших знатоков предложил опробовать еще один, мало кому знакомый способ. Принес из машины флакон нашатырного спирта и, размешав с водой в известной ему пропорции, влил в Ксеньку.
Какой способ больше подействовал на Ксеньку, судить не берусь. Но после этих процедур она, делая глубокие паузы между словами, смогла рассказать, что «залетный» пытался ее изнасиловать (что было маловероятно), а местные парни за нее заступились и убили его. Труп сожгли в печках, которыми отапливались крольчатники.
Главное – она назвала их имена.
Оба были хорошо известны в милиции как ранее неоднократно судимые, известны их близкие связи, поэтому, как представлялось, задержать их «по горячим следам» не составляло особого труда.
Часть группы уехала, прихватив с собой Макарову. Несколько человек остались для осмотра места происшествия. Изъяли топоры со следами крови. В крольчатнике в одной из печей нашли остатки сгоревших костей. Внесли в протокол описание обстановки на полянке среди зарослей тальника, приложив к нему лоскуты одежды, куски нарубленного мяса и обрезок ремня.
Быстро смеркалось. Возвратилась машина, забрала следователя и понятых, которых везти в эту глухомань пришлось из города, а нам с капитаном Зыбиным дали команду остаться здесь до утра. Один из преступников был задержан, но никто не исключал, что второй ночью может появиться в доме Макаровой.
С Зыбиным я чувствовал себя гораздо спокойнее, чем с кем-либо из других оперативников. Он был одним из тех бывших фронтовиков, которые, попав на службу в милицию в довоенное время, после войны, дорабатывали здесь последние годы до пенсии. На рожон он никогда не лез, себя не выпячивал, делал все продуманно и обстоятельно. И в этот раз он не суетился, не демонстрировал признаков беспокойства. Его спокойствие передавалось и мне.
Свет не включали. Посидели, подумали. Подобраться к дому можно было только с одной стороны – от дороги, проложенной по замерзшей Протоке, а затем по протоптанной тропинке, тянущейся по косогору до самой площадки, находящейся посередине горы. Здесь и находился крольчатник с хибарой. Сверху, со стороны вершины, подобраться зимой к избушке было невозможно. Все было занесено глубокими сугробами. А со стороны дороги звуки шагов по тропинке в тишине ночи можно было услышать за сотню метров.
Договорились, что будем задерживать всех, кто сюда наведается. Во избежание неприятностей, чтобы не нарваться, к примеру, на нож, будем располагаться с двух сторон у двери и брать пришедшего, схватив одновременно за руки с двух сторон. Двери решили не запирать.
Очередной хахаль
Время тянулось томительно долго. Несколько раз зажигал спичку. Прошло вроде бы много времени, а часы словно остановились, показывая всегда почти одно и то же время. Зыбин оставался спокоен, а я измаялся вконец.
Вдруг где-то вдалеке послышались сначала какие-то незнакомые звуки, вроде шороха. Звук возрастал и постепенно перерос в еле слышный скрип, а затем в равномерные шаги. Мы встали наизготовку.
Все дальнейшее напоминало трагикомедию. Раздался тихий стук в дверь и чей-то голос произнес: «Ксеня, это я... Ксеня, открой». Пришелец толкнул дверь, и она открылась. Мы разом бросились на него и начали крутить ему руки. Он ужасно кричал. Пришлось в ходе борьбы несколько раз шибануть его рукояткой пистолета. Только после этого удалось заломить ему за спину руки, а потом зажечь свет.
– Кто такой? Зачем здесь?..
Оказался одним из клиентов Ксеньки. Убедились быстро, что к убийству в крольчатнике, он никакого отношения не имеет.
С дороги внизу раздались сигналы машины, и по мегафону последовала команда: «Снимайтесь. Уже задержали обоих».
Хахаля Макаровой мы взяли с собой и начали спускаться к дороге. А ее жилище даже замыкать не стали.
На другой день меня назначили на сутки в опергруппу при дежурной части, и целый день пришлось разбираться с битыми-граблеными, потерпевшими и подозреваемыми. К вечеру позвонили из приемного покоя больницы. Доставлен с улицы парень с ножевым ранением. Пока разбирался с ним, из района суконной фабрики доставили еще одного парня с огнестрельным ранением в живот и начали срочно готовить его к операции.
Случайный выстрел
Я подошел и сразу узнал в потерпевшем того самого парня, которого мы накануне так сноровисто задержали в доме у Ксеньки. Он был в сознании и мог отвечать на вопросы, хотя говорил с большим трудом. И он узнал меня.
Спрашиваю:
– Где тебя ранили?
Он некоторое время молчит, словно обдумывает что-то, потом шепчет:
– Там же… Я думал, может, ее отпустили…
Мы собрались ехать на крольчатник, но тут по рации дали команду возвратиться в отдел. Оказалось, что в дежурную часть прибежал человек, который заявил, что совершил убийство в крольчатнике во время дежурства.
Руководители школы днем стали решать, что делать, прежде всего, с кроликами, их ведь нужно продолжать кормить, обогревать и охранять. Под рукой оказался лишь один мужик, способный выполнить эту работу, – школьный физрук.
Любой нормальный человек, наверное, только под большим нажимом или из чувства высокой ответственности, обладая при этом необходимыми задатками смелости, согласится провести ночь в доме, где только что совершено такое дикое преступление. Физрук согласился. Для поддержки духа ему выдали ружье, имевшееся на вооружении школьного сторожа.
Представляю, как в темноте сидит он возле стола, положив на колени оружие, и напряженно вслушивается в тишину. Так, наверное, и было…
Как рассказал затем физрук, близко к ночи послышалось, как захрустел снег на тропинке. Прошло некоторое время, и дверь снаружи начали со всей силы дергать. Человек за дверью молчал. У физрука от испуга перехватило горло, и он просто физически не мог произнести ни слова. Некоторое время сидел оцепеневший, а затем совершенно неожиданно даже для самого себя произвел выстрел в сторону двери. Это нельзя было назвать осмысленным решением. Сработал инстинкт самосохранения.
Раздался крик и топот ног убегающего человека. Затем все стихло. Обезумев от случившегося, физрук бросился бежать в сторону города. Через каких-нибудь полчаса он уже сидел в милиции и давал показания.
А бедный Ксенькин любовник, получив тяжелое ранение в живот, тоже с испуга отмахал километра три и был подобран «скорой помощью».
Наутро в кругу оперативных работников рассказал о результатах работы за минувшее дежурство, сообщил, в том числе, и о происшествии в подсобном хозяйстве. Реакция на событие была, как говорят, однозначной:
– Во чудак! Ведь знает, что на этой Ксеньке пробы ставить некуда, а все равно туда же прется...
А Ленька Иванов, мой друг и такой же опер, с сожалением произнес:
– Не повезло парню, что поделаешь! А вообще-то дурак, раз позарился на такую профуру!
Герман ЯЗЫКОВ,
заслуженный работник МВД СССР,
полковник в отставке.
Ксенька работала здесь с осени. После очередного освобождения из колонии, где она пробыла три года, деваться больше некуда. Комната в бараке, где она раньше жила, была немедленно заселена сразу после ее ареста другими жильцами, такими же потрепанными жизнью, как и она.
Побродив по городу в поисках работы, она наткнулась на объявление о трудоустройстве и была принята без всяких проволочек. Жить предстояло в удаленном от людей месте, в небольшой хибарке, где умещалась лишь железная койка, стол с двумя деревянными лавками и пустой комод, переделанный школьным столяром из обычной парты. Тряпками Ксенька обзавестись еще не успела, а для верхней одежды – телогрейки – хватило и одного гвоздя.
По сути она вернулась в тот же самый барак, в котором жила раньше, с той лишь разницей, что рядом не было тех горемычных подруг, с которыми нередко проводила время за бутылкой.
Никакой боязни жить в глухомани одной она не испытывала. Более того, иногда радовалась, что исчезло ощущение постоянного надзора за собой со стороны милиции, соседей, а то и райисполкома, где она последние годы перед посадкой была постоянным участником всех заседаний административной комиссии.
В то же время жить в одиночестве было не в ее правилах, и она совершенно точно знала, что не пройдет и нескольких дней, как толпы любителей «дела и тела» будут осаждать ее новое жилище.
Зарплату, за которой Макарова приезжала в школу, платили исправно. Деньги были небольшие, но на еду хватало, тем более что дармовая крольчатина всегда была под рукой…
Битва за Ксеньку
Трое блатных боролись за право первым переспать с Ксенькой. Сначала разыграли это дело на картах, но перессорились, заподозрив друга в подтасовке. В ход пошли кулаки. Ксенька спокойно наблюдала за происходящим, лежа на кровати.
В завязавшейся драке двое местных встали на одну сторону против «залетного», поэтому исход битвы был предрешен.
К сожалению, уже потом, в ходе следствия, личность потерпевшего так и не удалось установить. Арестованные по делу – Макарова и двое местных, Черных и Михалев, уверяли, что «залетный» находился в розыске и надеялся здесь забраться под какую-нибудь «крышу». Подтвердить или опровергнуть эти домыслы оказалось невозможным. От трупа осталась только кучка пепла и несколько костяшек – остатков черепа.
Ни в тот день, ни днем раньше Макарова не пришла в школу за зарплатой, и бухгалтер Сара Осиповна, движимая лучшими чувствами, отправилась по берегу замерзшей Протоки в сторону подсобного хозяйства. Погода располагала. Морозы уже отпустили, а обычные для февраля пронизывающие ветра еще не начались.
То, что она увидела через некоторое время, заставило ее содрогнуться. В кустах прибрежного тальника она сначала услышала тяжелые, глухие удары, затем через ветви кустарника разглядела двоих мужчин, которые топорами рубили лежащее на снегу тело. Хорошо, хватило ума не закричать, не побежать от этого кровавого зрелища. Упав на колени, она задом начала быстро-быстро отползать от кустов, а затем, удалившись на значительное расстояние, бросилась вверх по песчаному косогору в сторону жилых домов.
В милицию она попала почти через час, хотя расстояние было совсем небольшое. Сказать откровенно, ей срочно понадобилось сменить белье после случившегося испуга и потрясения.
В милицейский «уазик» нас набилось не менее десяти человек. По дороге прихватили с собой кинолога со служебно-розыскной собакой.
Когда подъехали к зарослям тальника, останавливаться не стали, лишь притормозили на мгновение. На снегу, перемешанном с кровью, то здесь, то там валялись куски мяса и обрывки материи, лежал кусок брючного ремня с ровными обрубленными краями.
Все, что осталось: ремень и куски мяса
Минут через пять уже находились в квартире Макаровой. Она сидела пьяная за столом и на наше появление никак не реагировала. Приводили ее в чувство самыми проверенными способами – шлепали по щекам, терли уши…
Один из наших знатоков предложил опробовать еще один, мало кому знакомый способ. Принес из машины флакон нашатырного спирта и, размешав с водой в известной ему пропорции, влил в Ксеньку.
Какой способ больше подействовал на Ксеньку, судить не берусь. Но после этих процедур она, делая глубокие паузы между словами, смогла рассказать, что «залетный» пытался ее изнасиловать (что было маловероятно), а местные парни за нее заступились и убили его. Труп сожгли в печках, которыми отапливались крольчатники.
Главное – она назвала их имена.
Оба были хорошо известны в милиции как ранее неоднократно судимые, известны их близкие связи, поэтому, как представлялось, задержать их «по горячим следам» не составляло особого труда.
Часть группы уехала, прихватив с собой Макарову. Несколько человек остались для осмотра места происшествия. Изъяли топоры со следами крови. В крольчатнике в одной из печей нашли остатки сгоревших костей. Внесли в протокол описание обстановки на полянке среди зарослей тальника, приложив к нему лоскуты одежды, куски нарубленного мяса и обрезок ремня.
Быстро смеркалось. Возвратилась машина, забрала следователя и понятых, которых везти в эту глухомань пришлось из города, а нам с капитаном Зыбиным дали команду остаться здесь до утра. Один из преступников был задержан, но никто не исключал, что второй ночью может появиться в доме Макаровой.
С Зыбиным я чувствовал себя гораздо спокойнее, чем с кем-либо из других оперативников. Он был одним из тех бывших фронтовиков, которые, попав на службу в милицию в довоенное время, после войны, дорабатывали здесь последние годы до пенсии. На рожон он никогда не лез, себя не выпячивал, делал все продуманно и обстоятельно. И в этот раз он не суетился, не демонстрировал признаков беспокойства. Его спокойствие передавалось и мне.
Свет не включали. Посидели, подумали. Подобраться к дому можно было только с одной стороны – от дороги, проложенной по замерзшей Протоке, а затем по протоптанной тропинке, тянущейся по косогору до самой площадки, находящейся посередине горы. Здесь и находился крольчатник с хибарой. Сверху, со стороны вершины, подобраться зимой к избушке было невозможно. Все было занесено глубокими сугробами. А со стороны дороги звуки шагов по тропинке в тишине ночи можно было услышать за сотню метров.
Договорились, что будем задерживать всех, кто сюда наведается. Во избежание неприятностей, чтобы не нарваться, к примеру, на нож, будем располагаться с двух сторон у двери и брать пришедшего, схватив одновременно за руки с двух сторон. Двери решили не запирать.
Очередной хахаль
Время тянулось томительно долго. Несколько раз зажигал спичку. Прошло вроде бы много времени, а часы словно остановились, показывая всегда почти одно и то же время. Зыбин оставался спокоен, а я измаялся вконец.
Вдруг где-то вдалеке послышались сначала какие-то незнакомые звуки, вроде шороха. Звук возрастал и постепенно перерос в еле слышный скрип, а затем в равномерные шаги. Мы встали наизготовку.
Все дальнейшее напоминало трагикомедию. Раздался тихий стук в дверь и чей-то голос произнес: «Ксеня, это я... Ксеня, открой». Пришелец толкнул дверь, и она открылась. Мы разом бросились на него и начали крутить ему руки. Он ужасно кричал. Пришлось в ходе борьбы несколько раз шибануть его рукояткой пистолета. Только после этого удалось заломить ему за спину руки, а потом зажечь свет.
– Кто такой? Зачем здесь?..
Оказался одним из клиентов Ксеньки. Убедились быстро, что к убийству в крольчатнике, он никакого отношения не имеет.
С дороги внизу раздались сигналы машины, и по мегафону последовала команда: «Снимайтесь. Уже задержали обоих».
Хахаля Макаровой мы взяли с собой и начали спускаться к дороге. А ее жилище даже замыкать не стали.
На другой день меня назначили на сутки в опергруппу при дежурной части, и целый день пришлось разбираться с битыми-граблеными, потерпевшими и подозреваемыми. К вечеру позвонили из приемного покоя больницы. Доставлен с улицы парень с ножевым ранением. Пока разбирался с ним, из района суконной фабрики доставили еще одного парня с огнестрельным ранением в живот и начали срочно готовить его к операции.
Случайный выстрел
Я подошел и сразу узнал в потерпевшем того самого парня, которого мы накануне так сноровисто задержали в доме у Ксеньки. Он был в сознании и мог отвечать на вопросы, хотя говорил с большим трудом. И он узнал меня.
Спрашиваю:
– Где тебя ранили?
Он некоторое время молчит, словно обдумывает что-то, потом шепчет:
– Там же… Я думал, может, ее отпустили…
Мы собрались ехать на крольчатник, но тут по рации дали команду возвратиться в отдел. Оказалось, что в дежурную часть прибежал человек, который заявил, что совершил убийство в крольчатнике во время дежурства.
Руководители школы днем стали решать, что делать, прежде всего, с кроликами, их ведь нужно продолжать кормить, обогревать и охранять. Под рукой оказался лишь один мужик, способный выполнить эту работу, – школьный физрук.
Любой нормальный человек, наверное, только под большим нажимом или из чувства высокой ответственности, обладая при этом необходимыми задатками смелости, согласится провести ночь в доме, где только что совершено такое дикое преступление. Физрук согласился. Для поддержки духа ему выдали ружье, имевшееся на вооружении школьного сторожа.
Представляю, как в темноте сидит он возле стола, положив на колени оружие, и напряженно вслушивается в тишину. Так, наверное, и было…
Как рассказал затем физрук, близко к ночи послышалось, как захрустел снег на тропинке. Прошло некоторое время, и дверь снаружи начали со всей силы дергать. Человек за дверью молчал. У физрука от испуга перехватило горло, и он просто физически не мог произнести ни слова. Некоторое время сидел оцепеневший, а затем совершенно неожиданно даже для самого себя произвел выстрел в сторону двери. Это нельзя было назвать осмысленным решением. Сработал инстинкт самосохранения.
Раздался крик и топот ног убегающего человека. Затем все стихло. Обезумев от случившегося, физрук бросился бежать в сторону города. Через каких-нибудь полчаса он уже сидел в милиции и давал показания.
А бедный Ксенькин любовник, получив тяжелое ранение в живот, тоже с испуга отмахал километра три и был подобран «скорой помощью».
Наутро в кругу оперативных работников рассказал о результатах работы за минувшее дежурство, сообщил, в том числе, и о происшествии в подсобном хозяйстве. Реакция на событие была, как говорят, однозначной:
– Во чудак! Ведь знает, что на этой Ксеньке пробы ставить некуда, а все равно туда же прется...
А Ленька Иванов, мой друг и такой же опер, с сожалением произнес:
– Не повезло парню, что поделаешь! А вообще-то дурак, раз позарился на такую профуру!
Герман ЯЗЫКОВ,
заслуженный работник МВД СССР,
полковник в отставке.
