Мыслить телом
26 марта на сцене Бурятского драматического театра состоится премьера спектакля «Дон Кихот», который ставит режиссер Олег Юмов по пьесе Михаила Булгакова
Для работы над постановкой театр пригласил Игоря Григурко, основателя театра пластической драмы «ЧелоВЕК», известного своими необычными постановками и множеством наград. О грядущей премьере, «ЧелоВЕКе», пластическом театре и новом поколении Игорь Леонидович рассказывает в рубрике «Автопортрет».
«Дон Кихот» – это хулиганство
Из Улан-Удэ я уехал в 2004 году. А в последний раз я был здесь в 2016 году, когда приезжал работать над постановкой «Когда падают горы» Саяна Жамбалова в театре бурятской драмы. Сейчас же я работаю над другой постановкой театра – «Дон Кихот».
Конечно, когда я приезжаю в Улан-Удэ, всегда старюсь встретиться с родственниками, друзьями, учениками, которые остались здесь. Но так как большую часть времени занимают репетиции, порой эти встречи происходят на бегу, едва ли не «запрыгивая в поезд».
Иногда хочется сходить на ту или иную улицу, посмотреть, что изменилось. Да, город стал другим. Что-то мне просто не нравится и даже возмущает, а что-то радует.
Планов вернуться в Улан-Удэ нет, мой дом обустроен в Санкт-Петербурге, где я живу с семьей. Но я готов возвращаться сюда в качестве туриста или просто отдыхающего, а также в качестве режиссера по пластике.
«Дон Кихот» – это не классическая драма в том понимании, к которому мы привыкли, это гротеск, хулиганство, но в хорошем смысле этого слова. Моя задача – создать пластическое пространство в спектакле.
Что мне любопытно в этой постановке, так это эклектика, смешение, синтез разных стилей, направлений: здесь бурятская народная культура смешивается с испанской, присутствует реслинг, пантомима, стрип-данс, танцевальный стиль Майкла Джексона, трюки, акробатика и многое другое.
Очень нравится работать с актерами театра, это универсалы, которые никогда не отказываются от того, что предлагает режиссер. Никто не говорит, «я не хочу, не буду». Если надо, они делают, пробуют. Это желание работать, открыть в себе что-то новое – здесь это присутствовало всегда.
Не везде такое желание можно видеть. Да, некоторые актеры могут отказаться, бывает и в грубой форме. Кому-то достаточно выйти на сцену, произнести свои слова и уйти. А здесь живой театр, сильная команда, которая может на самом деле свернуть горы. Все зависит от режиссера. Но я так понимаю, с каждым новым спектаклем уровень становится выше.
«Взрыв идет из Сибири»
У меня есть ощущение, что современный театральный мир сейчас стоит у какой-то новой черты. Должен произойти переход в совершенно новое качество театрального пространства. Я не могу четко выразить это ощущение, но оно есть.
Ощущение внутреннего кризиса в театрах, потому что, с одной стороны, есть какие-то порывы, но они единичные. А с другой стороны, то, что происходит в театрах от Урала и на запад, все очень… странное, особенно в столичных театрах.
Раньше, какой театр в Москве или Питере ни возьмешь, всегда аншлаг, билетов нет, а сейчас есть только отдельные проекты, которые стоит смотреть, а в общей массе – 80 или 90 процентов – они вызывают вопросы.
На этом фоне можно видеть, как много интересного происходит от Урала до Владивостока. Много талантливых людей и неожиданных постановок происходит в Сибири, что очень подпитывает Запад. И я думаю, что взрыв происходит именно здесь. У нас здесь все живое, настоящее.
Нам с давних времен кажется, что там, в Москве, Санкт-Петербурге, все гениальное, и мы стремимся к этой планке, хотя придумали ее сами. И стараемся, и достигаем каких-то уровней, к которым там уже никто не стремится.
Какие региональные театры можно выделить? В Новосибирске «Красный факел», «Старый дом» любопытные постановки делают, и там возникло много маленьких независимых театров, которые тоже интересны. В Омске – Центр современной драматургии. Очень интересно стал работать ТЮЗ в Екатеринбурге, в Красноярске тоже ТЮЗ.
В Улан-Удэ, из того, что я видел, это Бурятский драматический театр, а слышал очень много о театре русской драмы и очень рад за них.
«Пластических театров сегодня нет»
Основа драматического театра – это слово, а в пластическом театре – это тело. Мы говорим телом, хотя для меня пластический театр – универсальный театр, и актеры в нем умеют не только владеть телом, но и петь, прекрасно говорить, играть на инструментах и так далее.
Да, это «молодая» профессия, но все зависит от спектакля. Молодые могут вытворять разные фокусы, и все восхищаются их физической формой, но чем старше, тем артист глубже, тем интереснее за ним наблюдать. Старшее поколение одним движением пальца может сказать больше, чем молодой талантливый актер.
К сожалению, мы утратили педагогов, которые могли бы передать эти знания. Они ушли из этой жизни, люди, которые возглавляли пластические театры, тоже ушли, а кто-то бросил это дело, и все это зачахло.
В свое время была специальность «актер-режиссер пластического театра», но в 2002 году ее ликвидировали. В России было набрано несколько курсов на эту специальность. Нам повезло, потому что мы были уже на четвертом курсе и получили дипломы, а в том же Екатеринбурге, Новосибирске ребята были на втором курсе и их перевели на актеров драмы.
Пластических театров сегодня почти нет. Все, что называют пластическим театром, им не является – как правило, это больше хореография, пантомима и так далее.
«Тяжелая ноша»
Сегодня появилось много хорошей, талантливой молодежи в области драматургии и режиссуры – новое поколение. Я не могу делать какой-то анализ, могу сказать только про своих друзей и их детей. Они появились как раз в 90-е годы – не очень простые времена, когда мы старались жить, экспериментировать, а дети были всегда с нами и видели все это. И сейчас, когда им под 30 лет, они очень интересно мыслят, иногда думаешь, почему они в свои 30 умнее тебя?
Выросло новое поколение менеджеров, которые могут заняться продвижением, сделать то, чего нам в свое время не хватало. Отсутствие такого человека, продюсера, директора, который мог бы взять на себя технические, хозяйственные, финансовые вопросы, который мог бы двигать театр с гастролями, репертуаром, выступлениями и так далее – это главная причина, почему в 2010 году театр «ЧелоВЕК» пришлось закрыть.
Этими вопросами последние два года в театре занимался я и очень устал, к тому же я не умею это делать. Я умею показывать продукт, а для его продвижения нужен профессионал. Мне приходилось отвечать за 24 человека, и это была серьезная ноша. Мы не были государственными, у нас не было субсидий, спонсоров. Были люди, которые помогали, но они не могли все время помогать.
Это сейчас стало проще с фестивалями, грантами. Сейчас большое внимание уделяется независимым, частным театрам, предоставляются субсидии, тогда этого не было.
Это очень тяжело, когда у тебя есть 24 человека, а у них есть дети, которых надо кормить, свои проблемы. А еще надо ставить спектакли, а для этого нужно время и определенное художественное пространство, чтобы думать, искать, а у тебя его нет. Я четыре года в театре «ЧелоВЕК» ничего не ставил, я превратился в человека, который отвечает за хозяйственные, технические вопросы.
Когда театр закрылся, я, конечно, переживал. Не буду лукавить, было тяжело, я полгода ходил в трансе. Но потом работа затянула, и мне стало легче. Сейчас я отвечаю только за себя, за свою работу и стал получать удовольствие.
Я не знаю, почему «ЧелоВЕК» брал награды и был популярным. Мне кажется, в первую очередь, все, что мы делали, это было честно, на пределе, и, самое главное, нам это нравилось. Нам было важно, чтобы зритель нас понимал. И зритель, видимо, понимал и принимал по-человечески.
«Мы остались семьей»
Сейчас все равно все занимаются любимым делом – театром, кино. С остальными членами театра мы периодически встречаемся. Мы остались семьей. Мы можем ругаться, расходиться, но мы столько съели соли вместе, что стали родными, и в радости, и в горести мы вместе.
Мы празднуем все дни рождения наших детей, а порой это бывает по три раза в месяц, потому что у каждого актера уже по двое детей, а у некоторых есть даже внуки. Продолжаем общаться, даже будучи в разных городах и странах.
У нас с женой два сына: старшему – 29 лет, младшему – 8. Младший заканчивает первый класс, к творчеству у него все предрасположено, он любит это дело. А старший окончил Санкт-Петербургскую академию телевидения и кино, он – режиссер мультимедиа-программ. Тоже занимается творчеством, только в сфере кино.
В перерывах между проектами я стараюсь находиться дома с семьей и просто отдыхать: валяться, гулять, играть с младшим, спорить со старшим. Стараюсь отвлечься и вообще не думать про театр. И это помогает восстановиться. Мозги и тело отдыхают, набираются новых сил и энергии.
Тема, которая меня всегда интересовала, – поиск гармонии. Гармония – это когда все в балансе, не только взаимоотношения, но и цветовые, пространственные моменты.
Сейчас эта тема ближе к теме покаяния. Покаяние от слова «покой», когда что-то тебя раньше будоражило, злило, выводило из себя, а сейчас ты к этому относишься спокойнее. И смотришь на все по-другому. Все на самом деле просто в этой жизни. Все спрашивают: «Что делать?», а я бы спросил: «Что дальше?».
Екатерина Лонская, «Номер один».
«Дон Кихот» – это хулиганство
Из Улан-Удэ я уехал в 2004 году. А в последний раз я был здесь в 2016 году, когда приезжал работать над постановкой «Когда падают горы» Саяна Жамбалова в театре бурятской драмы. Сейчас же я работаю над другой постановкой театра – «Дон Кихот».
Конечно, когда я приезжаю в Улан-Удэ, всегда старюсь встретиться с родственниками, друзьями, учениками, которые остались здесь. Но так как большую часть времени занимают репетиции, порой эти встречи происходят на бегу, едва ли не «запрыгивая в поезд».
Иногда хочется сходить на ту или иную улицу, посмотреть, что изменилось. Да, город стал другим. Что-то мне просто не нравится и даже возмущает, а что-то радует.
Планов вернуться в Улан-Удэ нет, мой дом обустроен в Санкт-Петербурге, где я живу с семьей. Но я готов возвращаться сюда в качестве туриста или просто отдыхающего, а также в качестве режиссера по пластике.
«Дон Кихот» – это не классическая драма в том понимании, к которому мы привыкли, это гротеск, хулиганство, но в хорошем смысле этого слова. Моя задача – создать пластическое пространство в спектакле.
Что мне любопытно в этой постановке, так это эклектика, смешение, синтез разных стилей, направлений: здесь бурятская народная культура смешивается с испанской, присутствует реслинг, пантомима, стрип-данс, танцевальный стиль Майкла Джексона, трюки, акробатика и многое другое.
Очень нравится работать с актерами театра, это универсалы, которые никогда не отказываются от того, что предлагает режиссер. Никто не говорит, «я не хочу, не буду». Если надо, они делают, пробуют. Это желание работать, открыть в себе что-то новое – здесь это присутствовало всегда.
Не везде такое желание можно видеть. Да, некоторые актеры могут отказаться, бывает и в грубой форме. Кому-то достаточно выйти на сцену, произнести свои слова и уйти. А здесь живой театр, сильная команда, которая может на самом деле свернуть горы. Все зависит от режиссера. Но я так понимаю, с каждым новым спектаклем уровень становится выше.
«Взрыв идет из Сибири»
У меня есть ощущение, что современный театральный мир сейчас стоит у какой-то новой черты. Должен произойти переход в совершенно новое качество театрального пространства. Я не могу четко выразить это ощущение, но оно есть.
Ощущение внутреннего кризиса в театрах, потому что, с одной стороны, есть какие-то порывы, но они единичные. А с другой стороны, то, что происходит в театрах от Урала и на запад, все очень… странное, особенно в столичных театрах.
Раньше, какой театр в Москве или Питере ни возьмешь, всегда аншлаг, билетов нет, а сейчас есть только отдельные проекты, которые стоит смотреть, а в общей массе – 80 или 90 процентов – они вызывают вопросы.
На этом фоне можно видеть, как много интересного происходит от Урала до Владивостока. Много талантливых людей и неожиданных постановок происходит в Сибири, что очень подпитывает Запад. И я думаю, что взрыв происходит именно здесь. У нас здесь все живое, настоящее.
Нам с давних времен кажется, что там, в Москве, Санкт-Петербурге, все гениальное, и мы стремимся к этой планке, хотя придумали ее сами. И стараемся, и достигаем каких-то уровней, к которым там уже никто не стремится.
Какие региональные театры можно выделить? В Новосибирске «Красный факел», «Старый дом» любопытные постановки делают, и там возникло много маленьких независимых театров, которые тоже интересны. В Омске – Центр современной драматургии. Очень интересно стал работать ТЮЗ в Екатеринбурге, в Красноярске тоже ТЮЗ.
В Улан-Удэ, из того, что я видел, это Бурятский драматический театр, а слышал очень много о театре русской драмы и очень рад за них.
«Пластических театров сегодня нет»
Основа драматического театра – это слово, а в пластическом театре – это тело. Мы говорим телом, хотя для меня пластический театр – универсальный театр, и актеры в нем умеют не только владеть телом, но и петь, прекрасно говорить, играть на инструментах и так далее.
Да, это «молодая» профессия, но все зависит от спектакля. Молодые могут вытворять разные фокусы, и все восхищаются их физической формой, но чем старше, тем артист глубже, тем интереснее за ним наблюдать. Старшее поколение одним движением пальца может сказать больше, чем молодой талантливый актер.
К сожалению, мы утратили педагогов, которые могли бы передать эти знания. Они ушли из этой жизни, люди, которые возглавляли пластические театры, тоже ушли, а кто-то бросил это дело, и все это зачахло.
В свое время была специальность «актер-режиссер пластического театра», но в 2002 году ее ликвидировали. В России было набрано несколько курсов на эту специальность. Нам повезло, потому что мы были уже на четвертом курсе и получили дипломы, а в том же Екатеринбурге, Новосибирске ребята были на втором курсе и их перевели на актеров драмы.
Пластических театров сегодня почти нет. Все, что называют пластическим театром, им не является – как правило, это больше хореография, пантомима и так далее.
«Тяжелая ноша»
Сегодня появилось много хорошей, талантливой молодежи в области драматургии и режиссуры – новое поколение. Я не могу делать какой-то анализ, могу сказать только про своих друзей и их детей. Они появились как раз в 90-е годы – не очень простые времена, когда мы старались жить, экспериментировать, а дети были всегда с нами и видели все это. И сейчас, когда им под 30 лет, они очень интересно мыслят, иногда думаешь, почему они в свои 30 умнее тебя?
Выросло новое поколение менеджеров, которые могут заняться продвижением, сделать то, чего нам в свое время не хватало. Отсутствие такого человека, продюсера, директора, который мог бы взять на себя технические, хозяйственные, финансовые вопросы, который мог бы двигать театр с гастролями, репертуаром, выступлениями и так далее – это главная причина, почему в 2010 году театр «ЧелоВЕК» пришлось закрыть.
Этими вопросами последние два года в театре занимался я и очень устал, к тому же я не умею это делать. Я умею показывать продукт, а для его продвижения нужен профессионал. Мне приходилось отвечать за 24 человека, и это была серьезная ноша. Мы не были государственными, у нас не было субсидий, спонсоров. Были люди, которые помогали, но они не могли все время помогать.
Это сейчас стало проще с фестивалями, грантами. Сейчас большое внимание уделяется независимым, частным театрам, предоставляются субсидии, тогда этого не было.
Это очень тяжело, когда у тебя есть 24 человека, а у них есть дети, которых надо кормить, свои проблемы. А еще надо ставить спектакли, а для этого нужно время и определенное художественное пространство, чтобы думать, искать, а у тебя его нет. Я четыре года в театре «ЧелоВЕК» ничего не ставил, я превратился в человека, который отвечает за хозяйственные, технические вопросы.
Когда театр закрылся, я, конечно, переживал. Не буду лукавить, было тяжело, я полгода ходил в трансе. Но потом работа затянула, и мне стало легче. Сейчас я отвечаю только за себя, за свою работу и стал получать удовольствие.
Я не знаю, почему «ЧелоВЕК» брал награды и был популярным. Мне кажется, в первую очередь, все, что мы делали, это было честно, на пределе, и, самое главное, нам это нравилось. Нам было важно, чтобы зритель нас понимал. И зритель, видимо, понимал и принимал по-человечески.
«Мы остались семьей»
Сейчас все равно все занимаются любимым делом – театром, кино. С остальными членами театра мы периодически встречаемся. Мы остались семьей. Мы можем ругаться, расходиться, но мы столько съели соли вместе, что стали родными, и в радости, и в горести мы вместе.
Мы празднуем все дни рождения наших детей, а порой это бывает по три раза в месяц, потому что у каждого актера уже по двое детей, а у некоторых есть даже внуки. Продолжаем общаться, даже будучи в разных городах и странах.
У нас с женой два сына: старшему – 29 лет, младшему – 8. Младший заканчивает первый класс, к творчеству у него все предрасположено, он любит это дело. А старший окончил Санкт-Петербургскую академию телевидения и кино, он – режиссер мультимедиа-программ. Тоже занимается творчеством, только в сфере кино.
В перерывах между проектами я стараюсь находиться дома с семьей и просто отдыхать: валяться, гулять, играть с младшим, спорить со старшим. Стараюсь отвлечься и вообще не думать про театр. И это помогает восстановиться. Мозги и тело отдыхают, набираются новых сил и энергии.
Тема, которая меня всегда интересовала, – поиск гармонии. Гармония – это когда все в балансе, не только взаимоотношения, но и цветовые, пространственные моменты.
Сейчас эта тема ближе к теме покаяния. Покаяние от слова «покой», когда что-то тебя раньше будоражило, злило, выводило из себя, а сейчас ты к этому относишься спокойнее. И смотришь на все по-другому. Все на самом деле просто в этой жизни. Все спрашивают: «Что делать?», а я бы спросил: «Что дальше?».
Екатерина Лонская, «Номер один».