Эксперименты над омулем

Кто виноват в том, что в Бурятии исчезает байкальский эндемик и почему запреты действуют не для всех
A- A+
Глава рыбопромышлеников Сергей Палубис в рыбном хозяйстве больше 40 лет. За это время реформы и нововведения в отрасли сменялись одна за другой, закрылись одни специализированные учреждения, открылись новые. Но за видимостью бурной деятельности республика в итоге оказалась у разбитого корыта. Ярким доказательством тому является тотальное исчезновение байкальского эндемика.

Все это время Сергей Эдуардович, сменив ряд руководящих постов в разных ведомствах, ратует за возвращение былого богатства Байкалу. Однако не все его обращения к чиновникам или рациональные советы бывают услышаны вовремя. Поэтому глава рыбопромышлеников решил лично обратиться с открытым обращением к властям республики через нашу газету. 

Как мы дошли «до ручки»

С 1979 года Сергей Палубис находится в самой гуще событий. Об истории и причинах того, что происходило на Байкале десятки лет назад и что происходит сегодня, мы узнали из первых уст.

Как рассказывает Сергей Эдуардович, свободного лова – сколько хочу, столько и поймаю – на Байкале не было никогда. Ловили – сколько рассчитывали и разрешали ученые. Запрет на вылов сначала был объявлен с 1969 года. Позже, после промысловой разведки, лимитированный промысел начался в 1982 году. С принятием закона о рыболовстве появилось понятие «общий допустимый улов». Почему же так случилось, что ограничения были всегда, а сегодня омуля вдруг не стало? 

- Максимальный вылов омуля зафиксирован в 1986 году, когда в Бурятии выловили 1600 тонн рыбы. Затем разрешенные объемы вылова ученые постепенно понижали, а рыбаки, соответственно, меньше добывали. В целом в советское время ориентировочно 50% рыбы нерестилось, а 50% вылавливали браконьеры. 

Ухудшение ситуации началось в 1990 году. По словам Сергея Палубиса, рыбоохрана и до этого слабовато работала, а в эти кризисные времена и вовсе сдала позиции. Поэтому в Бурятии браконьерство процветало, причем по всем видам рыбы. 

- До этого времени незаконный вылов велся на бытовом уровне. Поймал себе, поймал соседу. Что-то пропил, что-то засолил. Коммерческого, организованного и мощного браконьерства, поставленного на поток, не было. Начиная с 90-х по 2000-е годы все это было «наработано». Нелегалы  закупили холодильники, создали систему скупа. С этого момента процент вылова омуля браконьерами стал доходить до 90%. То есть уже всего лишь 10% рыбы нерестилось. 

Свою лепту внесли и новые правила вылова, которые порой не ограничивали, а, наоборот, развязывали руки нарушителям. 

- В конце 90-х разрешили так называемый лицензионный лов. То есть рыбаки-любители брали лицензию в «Байкалрыбводе», платили за нее символические 80 рублей и им разрешалось ловить рыбу одной сетью 60 метров. Но, естественно, никто такими сетями не пользовался. Ловили сетью 600 метров и более. И тогда в Бурятии выставлялось громадное количество сетей, порядка 80 километров. 

При этом, как уверяет Палубис, особого контроля за этим процессом не было. 

- Рыбоохрана получала денежки и закрывала на все глаза. Пока к 2000-м годам не вмешалась прокуратура и не прикрыла это дело. На тот момент в Бурятии были уже созданы серьезные мощности по переработке – пришли новые промышленники, многие из которых и по сей день действуют. 

Квоты для «черных скупщиков»

По словам Сергея Эдуардовича, в 2000-е годы в республике действовал рыбохозяйственный совет, где квоты на вылов выдавались тем крупным «воротилам» рыбного бизнеса, которые активно сотрудничали с «черными скупщиками». 

- На этом совете (руководителем от правительства тогда был Александр Чепик) я неоднократно говорил: «Перестаньте им выдавать квоты, они же благодаря этому свободно легализуют браконьерскую рыбу!». Но в ответ ноль реакции, мол, докажите. А эти товарищи брали квоту, а к ней велся еще и «черный закуп», гораздо больший по объему.

По законам бизнеса: есть сбыт – будет и предложение. Вновь браконьерская «работа» была поставлена на масштабный поток. 
- И все это в нагульный и нерестовый период! - отмечает Сергей Палубис. 

Тем временем в Бурятии вновь грянули «реформы». Правда, исключительно административного порядка. 

- Вместо «Байкалрыбвода» пришел Россельхознадзор. Это ведомство было создано в том числе и с целью контроля и охраны рыбных ресурсов. Но там вообще никто не работал в этом направлении, да и у работников не было ни особых полномочий, ни оружия. 

И еще 4-5 лет в Бурятии запасы эндемика опять-таки активно растаскивались. Затем в 2007 году было создано Ангаро-Байкальское Территориальное Управление Росрыболовства (АБТУР). В 2008 году Управлению были переданы полномочия по охране. 

На пост руководителя Управления был назначен Михаил Воронов. 

- Профессионал-рыбник. Но у него была своя позиция: «С собственным народом я воевать не буду». И опять охрана почти не работала. Искусственное воспроизводство он также не поддерживал. 

Были допущены ошибки и в сфере научной работы. 

- В то время, когда был приватизирован «Востсибрыбцентр», наука делала неверные расчеты. Ученые высчитывали возможный вылов – сколько всего можно наловить рыбы в тот или иной период. Туда же входила так называемая «браконьерская квота». Чтобы не нанести ущерб популяции, ученые рассчитывали и такой вид потерь. Но тут закладывались потери по большой и маленькой рыбке. В то время как браконьеры стали ловить в основном крупную ликвидную рыбу. Тем самым уничтожая половозрелую часть популяции. Такие промашки в прогнозах также нанесли еще больший удар. 

Случайные люди в управлении 

В 2016 году стало очевидно, что тот объем, который наука разрешала вылавливать, на самом деле выловить уже невозможно, и встал вопрос о запрете на вылов омуля. 

- Росрыболовство всячески оттягивало этот момент. Все  понимали, что это повлечет за собой социальную напряженность. Была видеоконференция с федеральным Росрыболовством, на которой присутствовали все наши «рыбники». И был поставлен вопрос – если правительство Бурятии вмешается и под своей эгидой усилит меры по рыбоохране, то можно будет еще потерпеть, не закрывать вылов. Но ничего сделано не было со стороны республики за все время. Хотя мы обращались, писали, говорили: «Вмешайтесь, поддержите, Москва далеко, а мы тут». Странно, ведь с лесом у нас ситуация кардинально другая. Внимание проблеме и вмешательство властей колоссальное. 

В итоге мы пришли к тому, что сегодня имеем. Промысел омуля закрыт. 

- И при этом все остались при деле, кроме рыбопромышленников. Рыбоохрана при деле, чиновники Минсельхоза, наука. Одни рыбаки остались крайними и без дела. На недавнем совещании Алексей Цыденов заявил, что 17 млн рублей дадут коренным малочисленным народам Севера, если они закроют вылов. А кто остальным рыбакам, промышленникам компенсирует? Почему про промышленников все забыли: выживете или нет – ваша проблема. Какие-то там копейки бросили на переустройство. Но рыбак всегда был рыбаком, он никуда не пойдет, на Байкале больше заниматься нечем. 

Мы же предлагали разумное решение - давайте вот выбывающие доходы не так просто раздавать, а субсидировать вылов мелкого частика (плотва, окунь и т.д.). Чтобы цена закупочная была не как сегодня – 60 рублей, а доплачивали бы до 100 рублей. Тогда кто больше частика поймает, тот и получит бОльшую компенсацию. Но на это власти не пошли. 

Большие вопросы есть и по воспроизводству омуля, которое опять-таки в нашей республике больше напоминает браконьерство, чем продуктивную работу.   

- В прошлом году заложили на инкубацию на Большереченском рыборазводном заводе 500 млн штук икры. Это отлично. Но нас-то больше беспокоят селенгинская и северобайкальская популяции. Потому что они основные, которые находятся в промысле. Посольский омуль в общем вылове составляет не более 10%. То, что делают на Селенге, отдельный вопрос.

Отход (гибель производителей) за период выдерживания производителей в садках  составляет 50%. Это не рыбоводство. При нормальной биотехнике отход должен составлять 10%. То есть фактически это браконьерство – то, чем они занимаются. Отлавливают на Селенге, везут на Большую речку, там получают икру и доставляют обратно на Селенгинский завод. 

Путь к спасению лежит на поверхности – нужно восстановить естественное и воссоздать большие объемы по искусственному воспроизводству. 

- Для того, чтобы было естественное воспроизводство, должна качественно работать охрана, чтобы хотя бы 50% популяции нерестилось. Ну и плюс нужно воссоздать нормально функционирующее искусственное воспроизводство. Если раньше максимально закладывали на инкубацию до 2 млрд 600 млн штук икры, то в этом году объем составил 500 с небольшим миллионов. А до этого в предыдущие два года в пределах 50-70 млн было. 

Отдельная проблема с кадрами. По мнению Сергея Палубиса, в АБТУРе сейчас почти нет профессионалов, как на руководящих должностях, так и в целом. Случайные люди или заинтересованные лица занимают важные должности. Аналогичная ситуация и с другими специализированными ведомствами. 

- Как оказался Дмитрий Грудинин в «Байкалрыбводе»? Ранее он на посту руководителя Росимущества РБ способствовал передаче государственных иркутских рыбоводных заводов в частные руки буквально за копейки. А теперь эти же иркутяне руководят «Байкалрыбводом», и Грудинин при них. То есть напрямую прослеживается заинтересованность! А кто сейчас руководит «Байкалрыбводом»? Леонид Михайлик – который на заочном учится в Иркутске. У нас что, своих профессиональных кадров нет? А в АБТУРе уже год как работают без руководителя. Там исполняет обязанности бывший омоновец Роман  Гармаев. Но АБТУР это же не только охрана - по идее, это штаб отрасли. Он должен руководить и наукой, и воспроизводством, и промышленностью - в общем, охватывать весь спектр направлений. 

На грани вымирания 

Конечно, на помощь «прихрамывающему» АБТУРу то и дело приходит ФСБ, полиция. Мы регулярно слышим о громких задержаниях и крупных объемах изъятой из нелегального оборота рыбы. 

- Ну задержали скупщиков, забрали улов. Но ведь рыба то уже потеряна для воспроизводства. Нужно больше предотвращать такие вещи, а не ловить уже после произошедшего преступления. 

Тем временем незаконный вылов по-прежнему идет в больших объемах. В том числе «для своих», по специальным предзаказам, уверяет Палубис. 

- В городе омуль стоит 350 -400 рублей за килограмм. Сейчас его по-прежнему продают, правда, не так открыто, но предлагают в киосках или магазинах. Идет работа и по спецзаказам - есть клиентура, есть люди, которые по телефонным звонкам доставляют омуль куда нужно. 

Для любого профессионала в рыбной отрасли очевиден и единственно верный алгоритм решения проблемы: создать четкий план и идти по нему. 

- Сначала надо сделать программу по годам. В 2019 году  должны столько-то выпустить личинок с рыбоводных заводов. Столько-то должно скатиться с нерестилищ. Это же все можно подсчитать. Как и какой ущерб наносят популяции бакланы и нерпа. 
Люди должны знать, что хотя бы через лет десять, но светлое будущее настанет, запасы восстановятся. А если этого не произойдет, нужно опять-таки знать, с кого потом спросить. 

Немаловажно и строительство очистных сооружений, которых по-прежнему  нет на Селенге. Когда их построят - по-прежнему вопрос открытый.  

- Я считаю, что наше руководство республики должно этим озадачиться. Надо мобилизовать всех, кому положено. Есть такие методы. По лесникам же все это работает. И лучше, конечно, все функции передать республике, в том числе и финансы. Тогда все будет подконтрольно. Почему лес – республиканская вотчина, а вода нет? И, соответственно, отношение такое же, по остаточному принципу.  

В советское время во главе пирамиды стояла рыбная промышленность, и только потом шли надстройки: наука, воспроизводство, охрана и чиновники. Сейчас эта пирамида перевернута: в основании теперь стоят чиновники, а все остальные работают на них. Но такая конструкция очень неустойчива, постоянно заваливается, а вскоре может и вовсе обрушиться, - подытоживает Сергей Палубис. 

Василиса Шишкина, «Номер один». 
© 2012 — 2024
Редакция газеты GAZETA-N1.RU
Все права защищены.