Нефритовый Клондайк
В Баунтовском районе наступила ранняя зима, и кажется, что
из-за холодов замерли и все процессы нефритового дела. В период мнимого затишья
«Номер один» решил посмотреть, как живут те люди, которые, как считают жители
остальной республики, богатеют на нефрите.
Местных до нефрита не допускают
Далеко в глубине баунтовской тайги скрывается село с
необычным названием Россошино. Именно его земли скрывают огромные богатства, не
дающих покоя воспаленному воображению разного рода авантюристов, начиная простыми
старателями, закачивая политиками и чиновниками очень высокого ранга.
Село находится на пути к нефритовым рудникам, до которых еще
200 километров. И это последний пункт на «нефритовой дороге», до которого можно
добраться на обычной машине. За селом только болота, горы и лес - далее только
на вездеходах. Россошино - это перевалочный пункт для охотников за нефритом.
Однако местные жители, буквально живущие на нефрите, не
видят и не ощущают этого богатства.
Сельчане изредка ходят на промысел - ищут на реке «окатыши».
Депутат местного сельсовета Александр Батуев подтверждает, что местные жители,
у кого есть возможность, «мало-мало» ходят за нефритом нелегально. Другого хода
местным жителям до нефрита нет.
«Молодежь ходит до нефрита, чтобы выжить. На место
промышленной добычи нефрита деревенских не пускают. Все загородили, охрана
кругом. И «Кавокта», и «Хайта», и «Дылача» не берут, говорят, своих работников
хватает. Даже эвенков не берут. Вообще никого не берут, вот так и существуем»,
- рассказывает он.
Между тем, по словам главы поселения Владимира Басаулова,
здесь, в Баунтовском районе, живет больше всего эвенков - 190 человек из 360
общего населения. Большинство из них безработные, живут тем, что добудут в
лесу.
Депутат Батуев говорит: «В лес, где добывается нефрит, они попасть не могут. Та же «Дылача» не пускает эвенков в лес, получается, что ущемляются права. Дылача» лишь прикрывается их именем, на самом деле занимаясь чистой коммерцией». «Они для вида там пятьдесят оленей купили», рассказывает женщина-эвенк.
Нефритовая лихорадка.
На фоне ущемлений местного населения, в последние годы
Россошино страдает от притока большого количества черных копателей со всей
Бурятии и даже извне, почему-то решивших, что на нефрите можно запросто сделать
миллионы.
По словам одного из местных «черных копателей», приезжие
добывают нефрит на тех же официальных рудниках, куда, после подрывов породы,
покупают себе вход. «Стоимость входа на рудник зависит от времени пребывания
там, и начинается от двадцати тысяч рублей», -- рассказывают местные жители.
На улицах и во дворах Россошино стоит большое количество
вездеходных грузовиков. Наиболее колоритными выглядят послевоенные ЗиЛ-157,
место которых в каком-нибудь музее ретроавтомобилей. Здесь же эти крепкие и
надежные грузовики продолжают возить людей и камни по бездорожью.
Но сейчас даже они не могут проехать по болотистой земле до
приисков. Все ждут, когда река окончательно замерзнет и превратится в природный
хайвей. Тогда грузовики повезут в тайгу бесконечные группы старателей с
палатками, едой и инструментами.
Чтобы нанять вездеход до мест разработок, нужно заплатить водителю сто пятьдесят тысяч рублей за 200 километров до рудников. Но даже такая баснословная цена за «такси» не отпугивает авантюристов со всей Бурятии.
Как рассказывают местные жители: «Люди берут кредиты, делают
залоги и приезжают сюда в надежде обогатиться. География добытчиков нефрита обширна,
здесь в Баунте вся Бурятия. Сейчас приезжают из соседних регионов - Иркутска,
Читы. Но они не знают, что происходит на самом деле. Народ наслышан, что нефрит
стоит безумных денег. Но лишь единицы уезжают отсюда с выгодой. Если бы все
было так реально, то здесь в районе был бы один город-сад».
Некоторая часть «черных копателей» находит кое-какие камни,
и им удается вывезти и продать их в Улан-Удэ. По словам нашего информатора, «там
есть определенный круг лиц, которые этим занимаются. Это длится давно, система
работает в течение последних пяти лет. Но добыча нефрита для нелегала -- это
лотерея, причем шансы составляют отнюдь не оптимистичные пятьдесят на
пятьдесят. Гораздо меньше».
Люди верят, что один килограмм нефрита стоит больших денег,
тысячи долларов. На самом деле, как говорит наш собеседник, «цена нефрита очень
сильно зависит от его чистоты, массы, формы. И тысячи долларов за кусок камня
- почти всегда миф».
Роскошь в Россошино?
Казалось бы, в ситуации ажиотажа с камнем село Россошино должно
становится богаче, ведь часть найденных богатств должна оседать и в карманах
местных жителей. Через село идут и промышленники, и «черные копатели». Но
населенный пункт не производит впечатления ни Клондайка, ни Ханты-Мансийска
районного масштаба.
Наоборот, покосившиеся из-за болотистой почвы столбы и
заборы, заваленные снегом дома и развалины сгоревшего клуба все более напоминают
покинутое поселение. И лишь большое количество полноприводных ЗиЛов и
гусеничных вездеходов во дворах говорят о том, что жизнь здесь еще существует.
Но единственным желанием местных жителей, которые еще
чего-то хотят в этой жизни, является уехать отсюда как можно скорее. Они лучше
всех знают, чего стоит нефрит и куда идут деньги от него. Хотя и не любят об
этом распространяться. Молодежь Россошино вообще говорить про нефрит не любит.
Если речь идет об охоте или рыбалке, то запросто объяснят. Но как только речь
заходит про нефрит, молодые люди уходят в себя, подозрительно поглядывая: «Ничего
не знаем, ничего не помним».
Жители лишь горько смеются, когда упоминаешь о их славе
богатого села, пребывающего в неге от изобилия драгоценного нефрита.
«Здесь-то отчего богатые будут? Главное, выжить, семью
прокормить. А чтобы богатели, такого-то нет», - с какой-то безнадежностью в голосе
развенчивает этот миф Владимир Басаулов. Как выяснилось, с каждым годом
возможностей выжить и прокормить семью у сельчан все меньше. Единственную
возможность официального заработка сохраняют бюджетные учреждения - школа-сад и
фельдшерско-акушерский пункт. Но и они в скором времени, возможно, закроются.
Деревня-бесприданница
Быстро сокращающееся население Россошино дало российской
системе образования новый тип учебного заведения - школа-сад. Когда-то, в
местной школе училось почти сто учеников, но это было очень давно. Еще в
прошлом году школа насчитывала девять классов, но из-за недостатка учеников в
этом году ее понизили до статуса начальной школы.
Сегодня школу посещают всего 11 учеников четырех начальных
классов. Они объединены в две группы. Два учителя, одна из которых исполняет
обязанности директора. Дети, начиная с пятого класса, вынуждены продолжать
обучение в районном центре, проживая в интернате. Также по причине недостатка
ребятишек детский садик был объединен со школой, поэтому учреждение с 1
сентября стало называться школа-сад.
Учительница Серафима Мелентьева: «Из-за непонятного статуса
мы не знаем даже, как будет начисляться зарплата и сколько она составит. Пока
мы не получали деньги с августа».
Если дело пойдет в том же русле, а изменения не намечаются
даже в отстраненных мечтах жителей, школа и садик, скорее всего, будут
оптимизированы, то есть закрыты.
«Мы согласились на этих условиях работать, потому что здесь
проживаем. Пока. Год отработаем, а там посмотрим. Детей-то все меньше и меньше»,
- рассказала Серафима Мелентьева.
Второе учреждение - фельдшерско-акушерский пункт -- также
стоит на грани закрытия. До недавнего времени здесь работали два медицинских
работника - фельдшер и медсестра. Но ко времени нашего приезда фельдшер Татьяна
Конюкова уволилась и собиралась переезжать «на материк». Все заботы о пациентах
легли на плечи медсестры Людмилы, но и она сообщила, что подумывает о переезде.
Привлечь новые кадры в сельскую медицину у администрации
вряд ли получится, все молодые люди, уехавшие из села на учебу, возвращаться не
собираются. Впрочем, и те, что пока живут в деревне, не оставляют желания
уехать, потому что никаких перспектив на своей малой родине они не видят. Кроме
тех, конечно, для кого уже все происходящее стало бессмысленным. «Деревня
спивается, как и везде, впрочем», - отметил глава. Что, по всей видимости,
отражается на демографии.
Кроме бюджетных учреждений в деревне есть несколько пилорам,
которые обеспечивают работой некоторое количество жителей, и на этом список
официальной работы заканчивается. Основным занятием местной молодежи стали, как
и тысячи лет назад, охота и рыбалка. Северные леса и реки сохранили свою
богатую фауну, что позволяет местным жителям, потомкам кочевых охотников не
умирать с голоду.
Глава администрации Владимир Басаулов, одиноко сидя в своем кабинете, с тоской вспоминает о советском прошлом деревни: «Раньше большой совхоз был, и в основном там работали, школа большая была». «Сейчас ни работы, ничего нет. Все пришло в упадок, заняться народу нечем, и уезжают все. Оставшиеся -- кто скотом живет, кто чем».
«Раньше мало-мало была работа, а сейчас…» - вторит ему
депутат Александр Батуев на фоне умирающей деревни.
Владимир Бадмаев, «Номер один».
